[indent] Бывают в жизни моменты, когда эта самая жизнь бьет тебя по лицу и ты падаешь с разбитыми носом и мечтами в грязь, смешивая кровь с мутной слякотью собственных надежд. В такие моменты, когда уже кажется, что хуже и быть не может, ты оказываешься лицом к лицу со своим страхами и слабостями, со своими самыми темными демонами. Бороться с ними или нет - выбор, который, кажется, и стоять не должен, но вот он, прямо перед носом, отчетливей, чем когда бы то ни было, и ты должен выбирать. На это отведено не так много времени, ведь грязь, в которой ты лежишь, подобна болоту и с каждой секундой промедления она все дальше утягивает туда, откуда нет возврата. В то место, у которого с блаженным небытием нет ничего общего. Это место непрерывной медленной агонии гниения, сожалений и горечи, разъедающей душу, тупыми зубами жалости к себе глодающей кости по капле пустеющего каркаса покореженной души. И нечем заполнить выеденные дыры, только забыться на мгновение, на одно краткое мгновение, как снадобье, что снимает только само ощущение боли, притупляет её, но не убивает и она все еще там, и зубы никуда не делись, лишь терзаемая плоть онемела на время. Даже за такое насквозь фальшивое мгновение бесчувствия хватаешься, как за божью благодать, ведь избавление, пусть не настоящее, как любовь шлюхи, стоит того. Ведь стоит же, верно? Ведь это лучше, чем боль, чем горькая жалость к себе, правда? Как легко и приятно убеждать себя в этом. Как же легко отдаться этим с каждым разом все более коротким мгновениям пустоты..

[indent] Глаэдив шёл по пустеющим улицам Блэклайта. Его старый, потертый плащ с капюшоном промок под отвесными потоками первого летнего ливня, который, казалось, собирался смыть весь этот город с скамповой матери с лица земли. Давно пора. Место было гнилым. Здешние данмеры барахтались в собственных предрассудках, копошились, как личинки на трупе своего былого величия.
[indent] Глаэдив свернул на перекрёстке и его взгляду открылись шпили Рутспайра, едва различимые в мутном мареве дождя. Очертания цитадели Дома Редоран расплывались, и казались силуэтом уродливого чудовища, нависшего над городом. Ворт сплюнул в грязь. Дом Редоран.. За разговорами о чести и долге они прячут все те же уродливые гноящиеся язвы разложения. Он ведь служил им верой и правдой целых два года. Рисковал своей жизнью, выполняя их приказы. И чем они ему отплатили? С позором изгнан и за что? За то, что заступился за другого н'ваха-новичка перед ублюдочным сыном выскопоставленного редоранца. За то, что защищал их собственные идеалы чести. Твари, все они. И те, кто поддакивали обвинениям отца подонка, и те, кто молчали с этим вечным каменным выражением безразличия на серых лицах. Его лишили всего в тот день. Места в казармах, жалования, всяких перспектив. Он даже заплатил штраф, будто был каким-то вором или пьяным дебоширом. Ему запретили селиться вне пределом квартала чужеземцев. И унизительные пять плетей, как провинившемуся рабу, за один выбитый зуб ублюдка, который целители восстановили в тот же день. Ворт до сих пор чувствовал эти удары, обжигающие плоть и гордую душу под ней.
[indent] С тех пор он жил в крохотной комнатке на чердаке н'вахского трактира, который держал его знакомый босмер. Без денег, без планов, без малейшей перспективы в обозримом будущем. Зато со стремительно растущими долгами и вновь обретенной зависимостью от скуумы. Работы ему в Блэклайте не было. Никто не хотел брать изгнанного из Редорана н'ваха, а те, кому было плевать на такие вещи, боялись попасть в немилость отца ублюдка, из-за которого Ворт был изгнан. Мелких подработок, которые удавалось получить едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду, раздобыть дозу и хоть что-то дать босмеру, приютившему Глаэдива. Все чаще подработки имели сомнительный душок. Иногда он разгружал или погружал какие-то ящики и мешки ночью в доках, иногда его вызывали в трущобы или даже канализацию под городом, чтоб залатать "хорошего знакомого, попавшего в беду". Ворт отлично понимал, что ящики были контрабандой, а "хорошие знакомые" - ворами и грабителями, которых потрепали на деле или в ходе разборок между банд. Понимал он так же и то, что долго он так не протянет. Рано или поздно, он окажется втянут во что-то такое, за что будет схвачен стражей и тогда-то его точно казнят. Просто отрубят голову, как последнему негодяю с большака. С каждым новым днем, ему все чаще казалось, что иного исхода уже просто не существует.

[indent] Как и бывает в таких случаях, свет в кромешной тьме забрезжил неожиданно. Прошлым утром, Торонор-босмер, разбудил его новостью о том, что в Блэклайт прибыла некая магичка с запада и что она ищет гида и компаньона из неданмеров для путешествия по Морровинду. И что она просто непорядочно богата. Глаэдив разыскал пару монет среди пустых флаконов от скуумы, и использовал их, чтобы привести себя в хоть сколько-то приличный вид. Тщательно выстиранная одежда пахла мылом и свежестью, но была все такой же поношенной; лицо, пусть и осунувшееся за последнее время, было чисто выбритым; волосы - вымытыми и расчесанными. Это был его шанс раздать долги и наконец уехать, скамп побери, из этого треклятого города. Начать новую жизнь, если повезет. Если нет, то хоть умереть не на плахе.
[indent] Через несколько минут пути он оказался у дома, о котором говорил Торонор. Да, если эта магичка может позволить себе снимать такой "скромный" домик просто ради развлечения, то она действительно бессовестно богата. Ворт видал поместья аристократов, которые были скромнее. Трехэтажное здание со множеством окон, балконами и даже собственной башней, выглядело внушительно. Глаэдив поправил ремень пояса с мечом, одернул смявшуюся под камзолом рубашку и постучал в дверь.

— С удовольствием, мадам, — ответил Глаэдив, сделав несколько шагов по комнате и продолжая разглядывать эту необыкновенную женщину. Смотреть на неё было проще, когда в ответ не было этих пронзительных янтарных глаз. Ворт снял с плеч плащ и, свернув вдвое, повесил на сгиб локтя.

[indent] Взгляд, опущенный к граненому бокалу [блестящее и прозрачное, всё — служащее здесь регалиями статуса и праздными декорациями — отражает, ей нужны — взахлеб, до дрожи — зеркала, зеркала, зеркала] теперь уже не троичен — бит на тысячу, в периферии — лицо [скулы — порежешь пальцы, такое бывает только у голодных нищих, мертвецов или аристократов] своё, и только потом — новое.
[indent] Чу-жо-е.
[indent] Мужчина кажется ей пыльной безделушкой. Это первое — как вдох. Пыльной и заброшенной [без внимания да в угол, каждому смертному по такой участи ] — наспех отмытой, до царапин; смутное чувство — родное…? — но суще абстрактное, нет — конечно, просто показалось.
— Глаэдив Ворт, — на вкус, медленно, затаённо, акцент выдаёт её с головой и липнет сладостью к самому нёбу, она наслаждается — не именем, голосом. Собственным.
— Элеонора-Офелия Лойс.
[indent] Протягивает руку. Правую. Не для поцелуя, но с полным бокалом. Запястье — сплошная кость [холёная таксидермия, не иначе] — окольцовано духами. Апельсин. Шафран. Лилия. Немного металла.
— Вы из Хай Рока, мсье Ворт? Не возражаете против такого обращения? Я так устала от местных “сэра”.
[indent] Привкус снисхождения пополам с игрой в “поймай”.
[indent] Липкое и напевное звучание бретика — тоже игра.

— Благодарю, мадам Лойс, — снова говорить на языке старой жизни было до странного приятно и одновременно с тем рождало в груди необъяснимо сладкую тревогу, будто смотришь с борта корабля на далекие очертания родных берегов. Пусть и отрывистый акцент острова невозможно спутать напевными мотивами городов Хай Рока.
[indent] С вежливой улыбкой на губах и наклоном головы, Ворт принял бокал, едва коснувшись пальцев женщины.  [indent] Прикосновение было прохладным, каким и должно быть у столь малокровной персоны, как она, — Боюсь, что нет, мадам. Данмеры любят говорить, что восточнее их страны только восходящее солнце, но они заблуждаются. Есть земли дальше на восток, и там тоже живут люди. Я родился в таком месте. Вам доводилось слышать об острове Эсроньет?

— Слышать — не бывать, увы, — коротко, на выдохе, не сожаление, только тень от него, — Но вы не говорите как житель материка, прошу прощения, так что вы бы выдали себя как островитянина, даже смолчав об этом, — она кивает на бокал в пальцах мужчины, резче, чем положено, композиция волос приходит в движение [дёрнуться — отбросить завитый локон, упавший на лицо], — Вы не пробуете вина, мсье? Я не хочу вас отравить, не бойтесь. Уверена, такой же сорт сегодня вечером подадут на ужин королю Даггерфолла, — и серьги отдаются тихим, но резким звоном.

— Было бы глупо ожидать, что вы бывали на моей родине, мадам, — Ворт пригубил вино. Оно было терпко-сладким и пело на языке голосами цветов и фруктов. Дорогое вино. Он не удивился бы узнав, что одна бутылка стоит больше, чем все его вещи вместе взятые. Еще одно напоминание о прошлой жизни, — Вино восхитительно, благодарю.